Феликс Чечик
Родился в г. Пинск (Беларусь). Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Лауреат «Русской премии» (2011) и международной премии им. И.Ф. Анненского (2020). Живёт в Израиле.
Автор фото — Давид Кислик
Редактор — Андрей Фамицкий
* * *
Не заплывая за буйки,
живу в провинции у моря,
где ранним утром рыбаки
от жен скрываются и горя.
Я не скрываюсь. Я смотрю
(есть до работы меньше часа)
на левантийскую зарю —
совсем как Железнова Васса
на Волгу-матушку. И мы
с ней в ожидании зимы.
Ноябрь уж наступил. Уж снова,
надеюсь, зарядят дожди.
Совсем как Васса Железнова —
мотор, изношенный в груди.
Оно мечтает о покое
и безмятежности, когда
наступит вечное Лукойе
и Леты млечная вода.
ИЗ ЦИКЛА «СТИХИ ЮЛИАНЕ»
Тонкий колосок в начале марта
средиземноморский на ветру
напророчил: ни любви, ни фарта
и еще какую-то муру.
На ветру склонился, словно в поле,
а на самом деле — лесопарк.
И душа тоскует о запое
и ворона вторит — карк да карк.
Я — не русский, я уже — цитруский,
я — еврей шестидесяти лет:
как у космонавта перегрузки
и в глазах потусторонний свет.
Колосок пустырный — не пшеничный,
хлебом и не пахнет — морем лишь,
ко всему за столько лет привычный,
что же ты, склонился и молчишь?
Нам не просто говорить об этом —
помолчим, как замолчал Союз:
Инной Гофф, Россией, вечным летом,
Френкелем, мотающим на ус.
Аудио: Феликс Чечик читает стихотворение из цикла «Стихи Юлиане»
* * *
В. Ж.
Утром выйдя в булошную, посижу
на бордюре, бычок куря.
Не привыкший к вилке — привык к ножу
обоюдоострому я.
Вилка в левой или? Всегда вопрос.
Разрешить его не берусь.
Просвещенный Запад — бухой матрос?
Чикатило — Святая Русь?
Ах, Москва, Москва — ты любовь моя,
ты и боль моя на века.
А вокруг тебя тишины моря,
отражающие облака.
На поребрик сяду — шавермы брат —
и хабариком затянусь.
Не такой, как все, бесконечно рад:
млечный Запад, чужая Русь.
По Гороховой, а потом к Неве,
а потом уже навсегда.
Потерялся ножик в густой траве —
вилы в правую — и айда.
Lieber Peter, ты — не моя любовь:
время пенно и ветер лих.
Группа речи у нас с тобой, а не кровь
до конца одна на двоих.
Телогрейка-ватник, мысок-носок,
башня-точка — не все ль равно?
И смотрю на небо в дверной глазок,
а как будто в глазное дно.
* * *
Мы гости города сиротского,
мы загуляли на свои,
где нет без Бобышева Бродского
и ненависти без любви.
И мы с тобой — два привидения —
идем туда, идем сюда,
и отражает наши бдения,
как небо — невская вода.
Мы не на поезде приехали
с мотором пламенным в груди
и хвастаемся неуспехами
и радостями позади.
Мы прилетели — пятикрылые —
и приводнились на Неве
и, лихо расписавшись вилами,
ржаветь оставили в траве.
Пока стоим над Финским — оба мы —
шестое — Господи! — крыло:
укрыто нежными сугробами,
метелями позанесло.
* * *
А. Ф.
Знание — бессилье. Старость.
Близость гор. Пора и честь.
Сколько раз ещё осталось
Льва Толстого перечесть?
Юность. Отрочество. Детство.
Бесконечный эмбрион.
Возвратились, наконец-то,
сосчитали всех ворон.
Красоты прекрасным лицам
добавляет смерть б/у:
вот Андрей под Аустерлицем,
вот Наташа на балу.
Снова летоисчисленье,
но за вычетом зимы:
слышишь, как трещат поленья,
видишь, как спокойны мы.
И правдивее, чем правда,
и прекрасней, чёрт возьми,
голова Хаджи-Мурата
под колёсами любви.
* * *
Бесконечный, немного наклонный
дождь становится явью и сном.
Стал салатовым — грязно-зелёный
цвет иголок сосны за окном.
Сна и яви размыта граница,
сон становится явью во сне.
И поёт незнакомая птица,
на салатовой сидя сосне.
